Лев Гумилевский - Собачий переулок[Детективные романы и повесть]
— Я не спорю с вами. — Она опустила голову. — Но от всего этого, и от недоверия, и от подозрений… Я не скрывала ничего, а на меня косятся… Я не обманывала никого!
— И это я знаю, Зоя!
— Ну, и все кончено! — встрепенулась она. — Анна идет. Устроила, верно! А вы говорите с вашим Шебушевичем, и только всю правду!
Он выпустил ее руки. Анна подошла и взглянула на обоих по очереди, пожав плечами:
— Мещанские церемонии! Целуйтесь, милуйтесь на здоровье — я не мещанка! Что вы прячетесь?
Они переглянулись, улыбаясь, и не ответили ей ничего. Королев спросил:
— Как с Зоей?
— Пойдем сейчас к Верке Волковой — одна живет и может устроить. Бабкова мне о ней напомнила. Это самое лучшее. Я знаю, она — товарищ настоящий!
— Может быть, не сейчас? — спросил он. — Вы хотели, Зоя, побыть на турнире. У меня трудная игра с Грецем!
— А она вам подсказывать будет, что ли? — резко вступилась Анна. — Ну что за сантименты?
Королев рассмеялся, Анна всплеснула руками:
— Ну и бузотеры вы! Неужто нельзя без этой чепухи обходиться?
— Без какой чепухи? — лениво заметил Королев. — Шахматы, что ли, ты чепухой называешь или турнир?
— Ни то ни другое, хотя…
Она задумалась на мгновение. Сеня махнул рукою:
— Да что ты стесняешься? Крой и шахматы мещанством. Ты ведь других-то слов не знаешь!
— Нет, знаю! — обозлилась она. — Знаю…
— Я не слышал! — оборвал он.
Зоя тронула Сеню тихонько и сказала:
— Я не могу. Мне не до того, Сеня. Я вам желаю успеха и буду желать весь вечер. Довольно вам?
Он кивнул головою:
— Хорошо. Хватит и этого. Много ли, в самом деле, человеку нужно?
Он засмеялся, глядя, как Зоя с большой деловитостью покрыла платком голову, собираясь идти, и захватила с окна узелок с вещами: в жестах ее и движениях уже оживала хозяйственная заботливость.
— Ты только всего и забрала из дому? — осведомилась Анна.
Воспоминание о доме скользнуло мимо колеблющейся тенью. Зоя заметила просто:
— Потом возьму что понадобится. Пошлю кого-нибудь. Да и этого хватит…
Она видела, как Сеня с тонкой усмешкой следит за нею, и чувствовала, как вдруг рос в ней интерес к жизни: ее волновал и этот взгляд, и партия с Грецем, ей думалось и о фабрике и о Вере Волковой, хотелось знать, что будет завтра и через год.
Она порывисто обернулась к Сене:
— Но ведь на выставку в воскресенье мы все-таки сходим? Вы подождете меня?
— Обязательно!
Анна расслышала и это:
— Мещанство, мещанство с ног до головы! За каким чертом шляться по выставкам, когда вы можете просто друг к другу прийти и лизаться досыта! Не втирайте очков! Ну?
Они переглянулись молча.
Анна победоносно оглядела их и захохотала в лицо Королеву.
— Эх вы, романтики несчастные! Стихи бы вам писать еще только!
Сеня с совершенно искренним на этот раз удивлением посмотрел на нее.
— А стихи тоже мещанство? — спросил он. — Или это вообще предосудительное занятие? И для всех или только для некоторых?
— Да, мещанство! — резко ответила она. — Мы должны прозой жить, Королев, а не стишками… Всякая поэзия есть ложь и выдумка прежде всего!
Сеня спокойно перебил ее:
— У тебя, Рыжинская, повреждение какое-то в голове есть: ты с ума сходишь!
Зоя готова была идти.
Она не дала Анне ответить, шепнула:
— Идем, Анна, идем!
В дверь высунулась голова Греца:
— Королев, начинаем! Девятый час!
Зоя наскоро пожала Сене руку, и он ушел.
Анна молча пошла вслед за ним к выходу, сунув руку в карман кожаной тужурки, заменявшей ей шубу, и другой рукой увлекая за собой подругу.
Зоя тихонько прижимала ее к себе и думала о том, что все ее недавние страхи и горести не так уже велики и непоправимы.
Глава V. ЛИЦОМ к ЛИЦУ
По вечерам ярко освещенные окна клуба сманивали к себе застрявших в университете студентов, рабфаковцев, всю нашу молодежь, даже фабричную и заводскую.
Вход был свободен для всех. Поводов же к тому, чтобы забежать туда, было на каждый вечер достаточно. Кто интересовался турниром, кто заходил посмотреть газеты, кто запастись билетами на спектакль, иные же и не придумывали себе причин, а заходили просто потолкаться, пошуметь.
Таков был этот клуб. Неудивительно, что каждый вечер все помещения его были переполнены.
Хорохорин явился сюда в десятом часу вечера, в самый разгар клубной суматохи. Наши спортсмены готовились к какому-то выступлению, и в гимнастическом зале, проветренном до уличного холода, шла сумасшедшая спешка. В читальной было тихо, но битком набито. В комнате кружковых занятий шел общестуденческий шахматный турнир, и в тот вечер разыгрывались ответственные партии за факультетское первенство, так что протиснуться к игрокам было невозможно.
Вся эта напряженная рабочая суета освежила Хорохорина. Он вспомнил о докладе, о зачете, но тут же, убедив себя, что без душевного равновесия за работу нечего браться, стал искать по комнатам Анну Рыжинскую, никогда ему во внимании не отказывавшую и считавшуюся его постоянной подругой.
Анны нигде не было. Хорохорин, знавший очень многих, подсел к некрасивой, не нравившейся даже ему, своей однокурснице Бабковой. Она торопясь допивала чай и одним глазом заглядывала в какую-то тетрадку. Хорохорин спросил ее, не видела ли она Анну? Та, не отрываясь от книги и стакана, кивнула головой.
— Где она, не знаешь? — оживился он.
Бабкова нехотя оторвала губы от стакана:
— Ушла с Осокиной.
— Куда?
— Чуть ли не к Волковой. Осокина из дому ушла, ночевать негде. Анна ее хотела у Волковой оставить.
Хорохорин закусил губы — положительно ему не везло в тот вечер. Но, оставаясь человеком решительным и последовательным, не отступавшим от раз заданной себе цели ни при каких условиях, он тотчас же сообразил, что ему делать. Напоминание о Вере как нельзя более способствовало тому же.
— Послушай, — сказал он, отбирая у девушки тетрадку, — мне надо поговорить с тобой.
— Говори! — с тенью недоумения обернулась она к нему и, доглотнув чай, приготовилась слушать. — В чем дело?
Он немножко замялся.
— Видишь ли, мы с Анной в таких отношениях, что я вообще никогда не нуждался в женщинах. Но сегодня все расстраивается, а у меня срочная работа и нужно это ликвидировать. Ты не пойдешь со мной?
Та понимала плохо и наивно спросила:
— Куда, Хорохорин?
Он же понял ее вопрос просто и просто ответил:
— В операционную. Ключи у меня как раз. Там кушетка есть.
Девушка вздрогнула, покраснела и уперлась в его лицо круглыми, удивленными и немножко перепуганными глазами.
— Хорохорин, ты с ума сошел? Ты о чем говоришь?
Он досадливо встряхнулся:
— Кажется, естественно, что я, нуждаясь в женщине, просто, прямо и честно по-товарищески обращаюсь к тебе! Анны нет. Что же, ты не можешь оказать мне эту услугу?!
Тон его голоса свидетельствовал о полной его правоте. Девушка растерялась от легкой обиды, звучавшей в его словах. Она отодвинулась.
— Фу, какая гадость! Ты за кого меня принимаешь, Хорохорин?
— Считал и считаю тебя хорошим товарищем! Ведь если бы я подошел к тебе и сказал, что я голоден, а мне нужно работать, разве бы ты не поделилась со мной по-товарищески куском хлеба?
Убийственная простота его логики поразила ее. Она съежилась, но затем возразила быстро, давая себе время подыскать и другие, более сильные возражения:
— Хорохорин, разве это одно и то же?
— Совершенно одно и то же. Такой же естественный, такой же сильный инстинкт, требующий удовлетворения.
— Послушай, — резко ответила она, — но ведь от голода люди умирают, болеют, а от неудовлетворения таких, как у тебя, скотских потребностей еще никто не умирал и никто не болел!
Он немного смутился, но тут же с не меньшей резкостью и силой оборвал ее:
— Физически — да, но душевное равновесие может быть потеряно. Это необходимо!
— Как водка привычному пьянице!
— Алкоголь не потребность…
— Потом он становится тоже потребностью, как и табак, и морфий, и кокаин. У меня вот нет этой потребности идти с тобой в операционную…
— Ты женщина. У женщин это не так важно…
— А ты мужчина, и если бы ты не распустил себя так, у тебя тоже не было бы такой потребности! Уберись от меня к черту, Хорохорин. Я с тобой не желаю говорить на эту тему.
Вооружившись такими доводами, она почувствовала свое превосходство и встала. Уходя, она добавила тихо:
— Не думаю я, что по-товарищески с твоей стороны подходить ко мне с такими разговорами. Это — безобразие!
Хорохорин посмотрел на нее с презрением. Все это цельное, как ему казалось, стройное, уравновешенное, материалистическое миросозерцание возмутилось в нем. Медичка показалась ему жалкой, трусливой, по-обывательски глупой. Он решительно дернулся с места, сжал кулаки, словно готовясь к реальной борьбе с каким-то врагом, и пошел прочь из буфета.
